В своем аналитическом обзоре Джулия Дэвис рассматривает СНБ Белого дома на 2025 год как намеренный отход от экспансионистской, интервенционистской логики, которая часто характеризовала великую стратегию США. В центре ее анализа находится попытка документа решить то, что вашингтонские комментаторы называют «проблемой рождественской елки», то есть тенденцией национальных стратегий безопасности становиться всеобъемлющими списками желаний. Дэвис утверждает, что вместо этого СНБ пытается сузить определение национальных интересов США до строгой, реалистичной базовой линии: выживание и безопасность Соединенных Штатов, подкрепленные внутренней устойчивостью (границы, промышленный потенциал, энергетика, технологии) и обновленными инструментами государственной власти. Большая часть доклада посвящена иерархии приоритетов СНБ и тому, как она связывает внешнюю политику с внутренней политической повесткой дня. Дэвис отмечает пять основных интересов стратегии — миграционное давление в Западном полушарии, торговые практики в Индо-Тихоокеанском регионе, укрепление Европы, доступ к энергоресурсам Ближнего Востока и победа в гонке искусственного интеллекта и технологий — представленные как логика организации государственного управления и распределения ресурсов. Она подчеркивает, как стратегия определяет внутренние меры — реиндустриализацию, возвращение энергетических ресурсов, дерегулирование и культурно-политические программы — в качестве основы для достижения этих внешних целей, что делает документ скорее заявлением о политическом мировоззрении, чем традиционным стратегическим планом. Затем Дэвис анализирует региональный порядок СНБ и его наиболее спорные формулировки. Она подчеркивает повышение приоритетности Западного полушария, сопровождающееся «дополнением Трампа» к доктрине Монро, наряду с более транзакционной, деидеологизированной позицией в Азии, где стратегия предусматривает управление отношениями между США и Китаем через сбалансированную торговлю, а не через противопоставление демократии и автократии. Напротив, она считает раздел, посвященный Европе, самым острым источником противоречий: союзники резко реагируют на то, что она представляет как укорительную риторику и воспринимаемый двойной стандарт — во всем мире проповедуется невмешательство, но внутренние процессы в Европе рассматриваются как вопрос национальной безопасности США. В заключение в кратком обзоре СНБ характеризуется как неортодоксальная, но внутренне целенаправленная стратегия, вызывающая оптимизм у реалистов и сторонников сдержанности, которые приветствуют более высокий порог для военных авантюр. В то же время Дэвис отмечает нерешенную напряженность: неинтервенционистская позиция стратегии, основанная на выборочном приоритете, может вступать в противоречие с более широкими заявлениями о посредничестве США в мирных переговорах и с сигналами принуждения, особенно в Северной и Южной Америке. Ее общая оценка заключается в том, что СНБ-2025 лучше всего понимать как стратегию более четкого определения национальных интересов, но ее достоверность будет зависеть от того, останется ли ее реализация дисциплинированной и согласованной с ограничениями, которые сам документ пытается наложить. * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем докладе Абдугани Каримов анализирует политическую траекторию Японии после назначения Санаэ Такаити первым женщиной-премьер-министром Японии в октябре 2025 года.  Он характеризует ее лидерство как переход от осторожного пацифизма к «проактивному управлению», сочетающему экономическое вмешательство, стратегическую автономию и новый акцент на национальную идентичность — подход, который автор концептуализирует как «стратегический консерватизм». Значительная часть доклада посвящена внутренней повестке дня Такаити, представленной как государственные усилия по восстановлению роста и доверия населения. В нем освещаются такие фискальные меры, как отмена временного налога на бензин, повышение порога освобождения от подоходного налога, введение пилотных проектов по возврату налоговых кредитов и выделение дополнительного бюджета в размере примерно 14 трлн иен для поддержки внутреннего спроса и цифровой инфраструктуры.  В документе выделяется наиболее значимая связь между экономикой и безопасностью в возвращении к атомной энергетике, включая план по возобновлению работы как минимум 17 реакторов к 2030 году, который, согласно опросу NHK, цитируемому в документе, поддерживают 54% респондентов (37% против), что свидетельствует о заметном изменении отношения общественности после Фукусимы. В области внешней политики и политики безопасности в документе описывается переход от «осторожного пацифизма» к «контролируемой напористости», что находит отражение в таких целях, как увеличение расходов на оборону до 2% ВВП и приоритезация интеграции кибернетической/космической обороны, создания Агентства стратегической разведки и развития потенциала нанесения ответных ударов.  В нем также излагается выверенный подход к Китаю с помощью формулы «три D» — сдерживание, диалог, диверсификация — сочетающий твердость в вопросах суверенитета и технологий с поддержанием дипломатических каналов для избежания открытой конфронтации. Наконец, в документе утверждается, что политика Японии в Центральной Азии под руководством Такаити смещается от «тихой дипломатии» к более многомерной стратегии, которая связывает культуру с технологиями, инфраструктурой, энергетической безопасностью и косвенным участием в обеспечении безопасности.  Центральная Азия представлена как энергетический и логистический коридор и «балансирующая платформа» на фоне расширения присутствия Китая, с потенциальным возрождением структуры «Центральная Азия + Япония», служащей средством для обеспечения устойчивости цепочки поставок, развития человеческого капитала и высококачественного сотрудничества в области инфраструктуры. * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Наргиза Умарова исследует, как транспортная интеграция между Узбекистаном и Казахстаном стала одновременно движущей силой региональной транспортной доступности и источником стратегической конкуренции в евразийской транзитной политике. Она рассматривает двустороннее сотрудничество в контексте более широких преобразований в регионализме Центральной Азии с 2016 года, когда Узбекистан переориентировал свою внешнюю политику на более глубокое взаимодействие с соседями и сделал Центральную Азию приоритетным направлением своей дипломатии. В рамках этой обновленной концепции Ташкент последовательно продвигает видение Центральной Азии как стабильного и взаимосвязанного региона, где рост внутрирегиональной торговли и расширение транзитных мощностей взаимно усиливают друг друга. В обзоре показано, как это видение отражено в национальных стратегиях, в том числе в Транспортной стратегии Узбекистана до 2035 года, в которой подчеркивается важность согласования национальных транспортных и коммуникационных систем как предварительного условия для раскрытия полного транзитного потенциала региона. В исследовании представлен подробный обзор текущего состояния транспортного сообщения между Узбекистаном и Казахстаном, в котором подчеркиваются структурные асимметрии, созданные двойной изолированностью Узбекистана и выгодным географическим положением Казахстана, морскими портами и прямыми железнодорожными сообщениями с Китаем и Россией. Несмотря на эти асимметрии, обе страны добились заметного прогресса в интеграции своих транспортных систем, о чем свидетельствует рост двусторонней торговли до более чем 4,3 млрд долларов США к концу 2024 года и расширение совместных инфраструктурных проектов. Ключевые инициативы, такие как планируемый коридор Учдукук-Кызылорда, железная дорога Дарбаза-Мактаарал для разгрузки контрольно-пропускного пункта Сарыагаш, автомагистраль Бейнеу–Шалкар и недавно открытый Международный центр промышленного сотрудничества «Центральная Азия» иллюстрируют, как проекты по обеспечению транспортной доступности призваны не только сократить расстояния и время в пути, но и превратить приграничные регионы в новые центры промышленной и логистической деятельности, связанные с трансконтинентальными маршрутами. В то же время Умарова показывает, что эта интеграция сопровождается усилением конкуренции за контроль над транзитными потоками и стратегическими коридорами. Казахстан и Узбекистан являются одновременно партнерами и соперниками в формировании географии евразийского транспорта, особенно вдоль Транскаспийского международного транспортного маршрута (Средний коридор) и новых трансафганских связей с Южной Азией. Давняя институционализация ТМТК в Казахстане и его стремление остаться основным логистическим центром Евразии контрастируют с усилиями Узбекистана по диверсификации маршрутов доступа через мультимодальные коридоры, которые обходят существующие казахстанские монополии, включая автомагистраль Китай-Кыргызстан-Узбекистан и планируемую железную дорогу по оси Кашгар-Торугарт-Макмал-Джалал-Абад-Андижан. Параллельные инициативы, такие как коридор CASCA+ и конкурирующие схемы транзита через Афганистан, создают риск фрагментации систем управления, дублирования инфраструктуры и ослабления коллективной переговорной силы Центральной Азии с внешними игроками, такими как Китай, Европейский союз, Турция и партнеры из стран Персидского залива. В своих политических выводах в кратком обзоре утверждается, что без более сильных механизмов координации между Узбекистаном и Казахстаном регион может не реализовать свой полный потенциал в качестве центрального моста в евразийской транспортной системе. Умарова призывает к согласованию тарифной политики, цифровизации таможенных процедур и транспортных стратегий; созданию единых надзорных структур для транскаспийского транзита, которые могли бы согласовать CASCA+ с TITR; а также к выработке взаимно согласованной архитектуры трансафганских маршрутов к Индийскому океану, которая позволила бы избежать гонки с нулевой суммой за транзитные доходы. Она также подчеркивает важность возрождения ранее выдвинутых региональных предложений о совместной стратегии и институциональных рамках в области транспортных коммуникаций, возможно, под эгидой ООН. В конечном итоге, опыт отношений между Узбекистаном и Казахстаном представлен как микрокосм регионализма в Центральной Азии, основанного на транспорте: очевиден подлинный прогресс в интеграции, но только подход, основанный на сотрудничестве, а не на конкуренции, позволит региону укрепить свою позицию как устойчивого и незаменимого связующего звена между Европой и Азией. Читайте на сайте Turan Research Center * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В этом аналитическом обзоре Саодат Умарова, PhD-кандидатка Университета мировой экономики и дипломатии (УМЭД), рассматривает, как экономическое и энергетическое сотрудничество с Европейским союзом стало ключевым проявлением формирующегося «западного вектора» во внешней политике Узбекистана. На фоне обострения геополитической конкуренции и поиска Центральной Азией диверсифицированных партнерских отношений в исследовании рассматриваются отношения между Узбекистаном и ЕС в более широком региональном контексте, показывая, как Ташкент все чаще рассматривает Европу не только как рынок, но и как стратегического партнера в реформах, модернизации и развитии транспортной инфраструктуры. В обзоре сначала прослеживается эволюция от Соглашения о партнерстве и сотрудничестве 1999 года до нового Соглашения о расширенном партнерстве и сотрудничестве (EPCA), подписанного в 2025 году, которое выводит отношения на более институционализированный и стратегический уровень. В нем подчеркивается, как EPCA и присоединение Узбекистана к схеме GSP+ ЕС в 2021 году изменили правовые и экономические основы двусторонних связей, ускорив рост торговли и улучшив доступ на рынок для узбекского экспорта. Особое внимание уделяется тому, как торговые преференции и сближение регулирования создают как возможности, так и обязательства, связывая экономические выгоды с прогрессом в области управления, прав трудящихся и верховенства права. Центральная часть анализа посвящена стратегическим секторам сотрудничества, которые определят будущую архитектуру партнерства: энергетика, «зеленый» переход, критически важные сырьевые материалы и цифровая связь. В обзоре показано, как европейские инвестиции и технологии поддерживают амбиции Узбекистана в области возобновляемых источников энергии и «зеленого» водорода, а сотрудничество в области критически важных минералов и инфраструктурных проектов открывает пути для интеграции Узбекистана в сегменты глобальных цепочек поставок с более высокой добавленной стоимостью. В то же время, поддерживаемые ЕС инициативы в области цифровизации, кибербезопасности и электронного управления укрепляют стремление Узбекистана позиционировать себя в качестве регионального цифрового и логистического хаба. Наконец, автор помещает двустороннюю повестку дня в более широкие рамки стратегий ЕС и Центральной Азии в области цифровой связи и инвестиций Global Gateway, подчеркивая как масштаб потенциальных выгод, так и структурные вызовы. Она указывает на необходимость проведения устойчивых реформ в Узбекистане, надежного выполнения финансовых обязательств ЕС и тщательного геополитического баланса по отношению к России, Китаю и другим внешним игрокам. В целом, в кратком обзоре сотрудничество между Узбекистаном и ЕС представлено как показательный тест для многовекторной дипломатии Узбекистана: многообещающая западная ориентация, которая может укрепить устойчивость и модернизацию страны при условии, что обе стороны будут управлять ожиданиями и сохранять долгосрочные политические и экономические обязательства. * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Азиза Мухаммедова и Райхона Абдуллаева анализируют осторожное, но значимое политическое сближение Индии с Талибаном на фоне ускоряющихся изменений в геополитическом ландшафте Южной Азии. Отправной точкой для анализа служит встреча, состоявшаяся 10 октября 2025 года в Дели между министром иностранных дел Индии Субраманьямом Джайшанкаром и министром иностранных дел Талибана Амиром Ханом Муттаки — первая двусторонняя встреча на высоком уровне после возвращения Талибана к власти в Кабуле в августе 2021 года. Авторы утверждают, что решение Индии повысить статус своей технической миссии в Кабуле до уровня посольства не означает скорого де-юре признания режима Талибана, а отражает тщательно выверенную стратегию «максимального взаимодействия без признания», позволяющую Нью-Дели защищать свои основные интересы, сохраняя при этом формальную политическую дистанцию.   Особое внимание в докладе уделяется использованию Индией экономических и гуманитарных инструментов в качестве средств мягкой силы в Афганистане. Опираясь на данные о торговле, полученные от Национального управления статистики и информации Афганистана, авторы показывают, что Афганистан имеет редкий и растущий торговый профицит с Индией, что делает Нью-Дели важным источником иностранной валюты и углубляет структурную зависимость Кабула от индийских рынков. Поставки Индией пшеницы, вакцин, медицинских товаров и другой помощи с 2021 года еще больше укрепили ее имидж главного гуманитарного партнера Афганистана. Согласно докладу, это сочетание торговой асимметрии и устойчивого гуманитарного участия позволяет Индии укрепить свое влияние в Афганистане, избегая при этом политических издержек официального признания Талибана, особенно в свете продолжающихся нарушений прав человека, включая гендерные ограничения.   В докладе эта политика в отношении Афганистана рассматривается в контексте более широкой региональной перестройки, в рамках которой Индия стремится компенсировать укрепление оси Китай-Пакистан и формирующиеся субрегиональные альянсы. В нем подчеркивается быстрое потепление отношений между Пакистаном и Бангладеш, которому способствует и которое поощряет Пекин, а также углубление китайско-пакистанского сотрудничества в рамках инициативы «Пояс и путь» и Китайско-пакистанского экономического коридора. Эти тенденции создают риск маргинализации Индии с ключевых торговых и транспортных маршрутов и усиления ее геоэкономической изоляции. Одновременно с этим колеблющаяся политика США в отношении санкций в отношении иранского порта Чабахар сдерживает предпочтительную стратегию Индии по обеспечению транспортного сообщения с Центральной Азией. На этом фоне более тесные связи с Кабулом становятся для Индии не столько факультативным вектором влияния, сколько стратегической необходимостью для сохранения доступа к более широкому евразийскому пространству.   В заключении авторы утверждают, что взаимодействие Индии с Талибаном лучше всего понимать как оборонительную адаптацию к неблагоприятной региональной обстановке, а не как нормативный сдвиг в пользу нынешних афганских властей. Дели представлено как страна, действующая в условиях, когда она больше не может свободно выбирать своих партнеров, а должна оптимизировать ограниченные возможности. Авторы предполагают, что Индия, вероятно, будет продолжать углублять экономические и гуманитарные связи с Афганистаном, откладывая любое решение о формальном признании до тех пор, пока не появится более широкая международная легитимность Талибана, если она вообще появится. Между тем, политика Индии в отношении Афганистана остается рискованным экспериментом по ограничению ущерба — попыткой сохранить стратегическую значимость в регионе, где другие игроки все больше влияют на баланс сил.   Читайте дальше на The Diplomat   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В аналитической записке Наргизы Умаровой рассматривается, как Узбекистан и Туркменистан все чаще позиционируют себя в качестве совместного транспортно-транзитного узла, связывающего Центральную Азию с Ираном, Ближним Востоком и Европой. В нем подчеркивается ключевая географическая роль Туркменистана в соединении центральноазиатских государств с «теплыми морями» и значимость ключевых железнодорожных маршрутов, таких как линия Теджен–Серахс–Мешхед, которая впервые открыла узбекским экспортерам доступ к мировым рынкам через иранский порт Бандар-Аббас. В обзоре также подчеркивается растущий интерес Ташкента к глубоководному порту Чабахар и более широкому Международному транспортному коридору Север-Юг (МТКС), где Туркменистан извлекает выгоду из железной дороги Казахстан-Туркменистан-Иран как основной оси север-юг.   Основное внимание уделяется развивающимся мультимодальным коридорам, которые укрепляют этот тандем Узбекистан–Туркменистан. Маршрут Узбекистан–Туркменистан–Иран–Турция, по которому в декабре 2022 года прошел первый грузовой поезд из Ташкента, представлен как многообещающий сухопутный мост в Европу, который будет еще более укреплен протоколом 2023 года между четырьмя участвующими государствами. В то же время маршруты, поддерживаемые Китаем, в том числе Китай–Казахстан–Туркменистан–Иран–Турция и Китай–Казахстан–Узбекистан–Туркменистан–Иран–Турция, демонстрируют заинтересованность Пекина в диверсификации цепочек поставок на запад. В аналитической записке утверждается, что строящаяся в настоящее время железная дорога Китай–Кыргызстан–Узбекистан может значительно изменить эти потоки в пользу Ташкента и Бишкека, а стремление Таджикистана к подключению через новые автомагистрали углубит роль региона в евразийской транспортной связи.   В документе уделяется особое внимание современной портовой инфраструктуре Туркменистана, в частности порту Туркменбаши на Каспийском море, который является неотъемлемой частью Транскаспийского международного транспортного маршрута (ТМТМ) или Среднего коридора. На фоне геополитической напряженности и сбоев в работе ключевых морских узлов, таких как Суэцкий канал и Малаккский пролив, автор отмечает постепенную переориентацию некоторых грузовых потоков с моря на сушу. В этом контексте рост объемов грузоперевозок по Среднему коридору, который, по прогнозам Всемирного банка, к 2030 году увеличится более чем вдвое, создает новые возможности для Узбекистана, в том числе потенциальный ежегодный транзит до 1,3 млн тонн грузов в Европу по транскаспийским маршрутам через Туркменбаши.   В заключение в кратком обзоре анализируется активное использование Узбекистаном транспортной дипломатии для институционализации этих инициатив в области транспортного сообщения. В нем подчеркивается роль Ташкента в запуске коридора CASCA+ (Центральная Азия – Южный Кавказ – Анатолия), призванного использовать объединенную железнодорожную и морскую инфраструктуру Кыргызстана, Туркменистана, Азербайджана, Грузии и Турции. Недавнее решение о создании консорциума CASCA+ и разработке единой цифровой транспортной платформы, обсуждавшееся на министерской встрече в Ташкенте в ноябре 2025 года, представлено как ключевой шаг к повышению эффективности логистики и укреплению конкурентных позиций государств Центральной Азии и Южного Кавказа. В целом, в аналитической записке Узбекистан представлен как последовательный сторонник региональной взаимосвязанности, использующий тесное сотрудничество с Туркменистаном для создания совместного транспортно-транзитного «тандема», который способствует как диверсификации экономики, так и более широкой региональной консолидации.   Читайте на The Diplomat   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.