В своем всестороннем исследовании Ида Цзяо анализирует эволюцию модели китайских центров демонстрации сельскохозяйственных технологий (ЦДСТ) в Африке, созданных для содействия передаче китайского сельскохозяйственного ноу-хау развивающимся странам. С момента своего создания в 2006 году в рамках Форума китайско-африканского сотрудничества (FOCAC) ЦДСТ продвигались как средство, сочетающее технологическую помощь с коммерческой жизнеспособностью. Цзяо критически анализирует эту структуру с двойной целью, утверждая, что, хотя ЦДСТ являются улучшением по сравнению с прошлыми усилиями по оказанию помощи, отходя от моделей, основанных исключительно на грантах, они по-прежнему воплощают в себе внутреннее противоречие между целями развития и стремлением к прибыли. Он подчеркивает, что, хотя центры представлены как инструменты для повышения продовольственной безопасности и производительности сельского хозяйства, их деятельность часто определяется коммерческими интересами китайских компаний.   Цзяо дает подробный разбор трехэтапной операционной модели ЦДСТ: развитие инфраструктуры, техническое сотрудничество и бизнес-трансформация. Он объясняет, что, хотя китайское государство финансирует начальные этапы, конечной целью является коммерческая интеграция китайских предприятий в местные сельскохозяйственные рынки. Однако Цзяо отмечает, что эти центры часто сталкиваются с трудностями при попытках эффективно адаптировать китайские сельскохозяйственные технологии к местным условиям. Часто наблюдается несоответствие между китайским опытом и местными потребностями, например, стремление внедрить высокоурожайные китайские сорта семян вместо предпочитаемых местными жителями культур, а отсутствие надлежащей инфраструктуры (такой как ирригация и электричество) еще больше затрудняет успешную передачу технологий.   Важно отметить, что Цзяо рассматривает ЦДСТ в более широком идеологическом контексте собственного пути развития Китая. Он объясняет, как китайская философия развития, характеризующаяся экспериментаторством и технократическим прагматизмом, определяет как концепцию, так и работу этих центров. Опираясь на отечественные модели распространения сельскохозяйственных знаний, ЦДСТ отражают китайские практики управления, в том числе объединение государственных и частных функций под одной институциональной крышей. Это слияние, хотя и потенциально эффективное, также вызывает путаницу на местах, особенно среди африканских партнеров, которым может быть сложно отличить деятельность по оказанию помощи от коммерческих предприятий. Цзяо отмечает, что эти размытые роли могут привести к недоверию и расхождению ожиданий между заинтересованными сторонами.   Как отмечает Цзяо, ЦДСТ также являются площадками для геополитических сигналов. Хотя они служат для продвижения китайской мягкой силы, демонстрируя модернизацию сельского хозяйства и наращивание потенциала, их практическое влияние на африканские системы ведения сельского хозяйства остается спорным. Некоторые оценки подчеркивают ощутимые выгоды в виде повышения урожайности и развития навыков, в то время как другие ставят под сомнение устойчивость этих результатов после ухода китайских команд. Кроме того, Цзяо подчеркивает внутренние противоречия в самих китайских командах, где молодые специалисты, стремящиеся внести свой вклад в развитие, сталкиваются с тем, что их усилия отходят на второй план из-за коммерческих императивов.   В итоге, анализ Цзяо представляет модель ЦДСТ как амбициозный, но противоречивый эксперимент в области сотрудничества Юг-Юг. Он признает ее потенциал в поддержке преобразования сельского хозяйства в Африке, в частности, путем согласования с местными потребностями в области развития и использования китайского опыта. Однако он также предупреждает, что без большей чувствительности к местным условиям, более четких границ между помощью и коммерцией и устойчивого обязательства, выходящего за рамки краткосрочного обучения, ЦДСТ рискуют стать скорее символическими, чем преобразующими. Его исследование вносит своевременный и важный вклад в понимание роли Китая как растущего игрока в глобальном развитии сельского хозяйства.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Недавняя статья, подготовленная профессором Тимуром Дадабаевым совместно с коллегами и опубликованная в журнале «Central Asian Affairs» (Brill, 2025), представляет собой свежий и критический взгляд на новую миграционную тенденцию, нарушающую устоявшиеся региональные модели. Авторы анализируют неожиданное, но значительное увеличение потока российских мигрантов в Центральную Азию, начавшееся после начала военных действий в Украине, утверждая, что это явление знаменует собой инверсирование традиционного постсоветского миграционного потока, в течение десятилетий направленного с юга на север — из Центральной Азии в Россию в поисках экономических возможностей.   Опираясь на эмпирические данные и теоретические подходы, исследователи подчеркивают, что существующие миграционные теории оказываются недостаточными для объяснения столь комплексного феномена. Центральная Азия, по их мнению, перестаёт быть лишь зоной исхода или транзита и превращается в самостоятельное привлекательное направление. Это изменение обусловлено не только относительной экономической доступностью региона, но и его политическим нейтралитетом — фактором, который становится всё более важным для российских граждан, стремящихся покинуть страну на фоне разочарования в войне, политических репрессий и ухудшающейся экономической ситуации.   Одним из ключевых понятий, разрабатываемых в статье, является идея «выхода как формы голоса» (exit as voice). По мнению авторов, для многих россиян, особенно представителей образованного городского среднего класса, миграция в Центральную Азию становится формой политического самовыражения — способом дистанцироваться от политики российского государства и молчаливо выразить протест. В этом контексте мобильность превращается в инструмент диссидентства, который не укладывается в рамки традиционных экономических или конфликтных моделей миграции.   Авторы также акцентируют внимание на трансформации миграционной инфраструктуры в странах Центральной Азии. Государственные органы и общественные институты региона всё активнее адаптируются к приёму новых групп населения, что влечёт за собой изменения не только на рынке труда, но и в сферах образования, жилищного обеспечения и социальной политики. Эти институциональные преобразования отражают более широкую региональную перестройку в ответ на изменяющиеся геополитические и демографические реалии. Как убедительно показывают авторы, понимание этих новых процессов критически важно для переосмысления будущего постсоветского пространства, режимов мобильности и интеграции в регионе.   Читайте статью: https://doi.org/10.30965/22142290-bja10066   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Автор: доктор Махфуз Парвез Профессор и заведующий кафедрой политологии Университета Читтагонга, исполнительный директор Центра региональных исследований Читтагонга, Бангладеш   С момента возвращения к власти в 2021 году Талибан опроверг прогнозы о полной дипломатической изоляции, постепенно встраиваясь в структуру региональной геополитики. Д-р Махфуз Парвез в своем исследовании эволюции внешних отношений Афганистана демонстрирует, как Талибан перешел от статуса изгоя к статусу прагматичного партнера по переговорам. Страны Южной, Центральной и Западной Азии все чаще взаимодействуют с Талибаном не из-за идеологической близости, а для удовлетворения насущных стратегических интересов. Результатом является появление новой модели выборочной, транзакционной дипломатии, ориентированной на контроль границ, торговые связи и борьбу с терроризмом.   В основе этой переоценки лежит растущее признание того факта, что Афганистан, богатый полезными ископаемыми и занимающий ключевое географическое положение, не может быть отстранен от участия в процессах, если регион хочет достичь долгосрочной стабильности. Д-р Парвез подчеркивает, как региональные игроки, такие как Узбекистан, Иран и Индия, приняли дифференцированные стратегии: Ташкент рассматривает Кабул как важнейшего партнера для экономических коридоров, в то время как Тегеран осторожно уравновешивает идеологические различия практическим сотрудничеством с целью сдерживания угроз на границе. Индия, со своей стороны, перешла от позиции решительного противодействия к осторожному взаимодействию, движимая желанием уравновесить влияние Пакистана и защитить долгосрочные инвестиции в инфраструктуру.   В результате складывается ситуация, когда геополитическая необходимость часто преобладает над нормативным дискомфортом. Центральноазиатские государства, сталкивающиеся с последствиями войны в Украине и региональной нестабильностью, восприняли реинтеграцию Афганистана как стабилизирующую силу. Аналогичным образом, в Южной Азии взаимодействие Талибана с Исламабадом и Дели подчеркивает позицию Кабула как буфера и потенциального стержня в одной из самых нестабильных диад в мире. Д-р Парвез также обращает внимание на попытки Талибана вести многостороннюю дипломатию, такие как участие в дискуссиях ШОС и трехсторонние переговоры с Китаем и Пакистаном, что явно свидетельствует о их намерении официально закрепить свой региональный статус.   Однако проблемы остаются острыми. Афганистан по-прежнему борется с экономическим коллапсом, внутренними репрессиями и отсутствием международного признания. Как утверждает д-р Парвез, взаимодействие не должно легитимизировать авторитаризм. Международное и региональное сообщество должно проводить двойную стратегию — балансировать функциональное сотрудничество с принципиальной дипломатией. Многосторонние структуры, такие как ШОС, СААРК и система ООН, могут способствовать этому балансу, встраивая региональную интеграцию Талибана в нормы инклюзивного управления, гуманитарных интересов и долгосрочного развития.   В заключение, исследование д-ра Махфуза Парвеза подчеркивает, что траектория развития Афганистана больше не определяется исключительно в пределах его границ. Его будущее зависит от сближения региональных стратегий — будь то конкуренция, сотрудничество или амбивалентность. Поскольку Кабул ищет свое место в меняющемся порядке Южной и Западной Азии, бремя лежит на всех: и Талибан, и его соседи должны решить, останется ли страна источником нестабильности или станет краеугольным камнем региональной устойчивости.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В статье, опубликованной в журнале «Economic Diplomacy», рассматривается эволюция стратегий внешней политики пяти центральноазиатских государств в контексте изменения глобальной динамики власти. Авторы утверждают, что традиционная многовекторная внешняя политика, основанная на балансе отношений с Россией, Китаем и Западом, больше не может служить достаточным объяснением современных внешнеполитических связей Центральной Азии. В свете вывода войск США из Афганистана, войны в Украине и углубления экономического влияния Китая в рамках инициативы «Пояс и путь», регион начал поиск новых партнерств. В статье вводится концепция «четвертого вектора», состоящего из таких новых региональных держав, как Турция, Иран, Азербайджан, страны Совета сотрудничества стран Персидского залива, Индия и Пакистан. Авторы утверждают, что эти государства становятся значимыми игроками в Центральной Азии, предлагая экономическое сотрудничество, особенно в области энергетики и транспорта, без навязывания политики великих держав.   В статье представлен подробный сравнительный анализ четырех векторов внешней политики. Западный вектор, хотя и утратил свое влияние, остается символически значимым. Россия сохраняет глубокие связи с регионом в области безопасности, культуры и миграции, а Китай укрепил свои позиции в качестве ведущей экономической силы, в первую очередь за счет инвестиций в инфраструктуру и торговлю. Новый четвертый вектор описывается как «брак по расчету» для центральноазиатских государств, стремящихся диверсифицировать свои внешние связи, не вызывая враждебности со стороны доминирующих великих держав. Через такие форумы, как Организация тюркских государств, и двусторонние соглашения в области возобновляемой энергетики и логистики, эти новые игроки интегрируются в стратегические расчеты региона.   Важно, что авторы предполагают, что этот четвертый вектор может косвенно служить интересам Запада, помогая центральноазиатским государствам противостоять чрезмерной зависимости от России или Китая. Они осторожно и на основе интервью с инсайдерами высказывают предположение, что США могут незаметно содействовать этим партнерствам, чтобы обойти геополитические сложности, препятствующие прямому участию Америки. В заключение статьи авторы призывают к дальнейшим исследованиям устойчивости и геополитических последствий этих новых альянсов, особенно в мире, движущемся к многополярности. Это своевременный и тонкий вклад в дискуссии о меняющемся месте Центральной Азии в мировых делах.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своей статье, опубликованной в журнале «International Affairs» издательства Oxford University Press, д-р Акрам Умаров и проф. Тимур Дадабаев анализируют логику и особенности нового регионального комплекса безопасности (РКБ) в Центральной Азии. Они исследуют, как возглавляемая Китаем инициатива «Пояс и путь» (ОПОП) связана с изменением динамики безопасности в Центральной Азии. Их исследование выявляет пробел в существующих концептуальных дебатах, в которых часто упускается из виду то, как региональные взаимодействия и инициативы меняют региональную безопасность за пределами постсоветского контекста.   Используя конструктивистскую парадигму, в данном исследовании переосмысливается взаимосвязь между ОПОП и формированием независимого РКБ в Центральной Азии, с акцентом на понятие взаимного конституирования для объяснения взаимодействия между региональными структурами и поведением государств. С методологической точки зрения, в статье конструктивистский анализ сочетается с рассмотрением влияния проектов, связанных с ОПОП, с акцентом на их воздействие на региональные нормы и практики безопасности.   Ключевые выводы авторов свидетельствуют о том, что ОПОП влияет на формирование норм и способствует созданию новых связей в области безопасности, формируя новую центральноазиатскую РКБ. Образованная этими связями, она представляет собой альтернативу российским гарантиям безопасности и контрастирует со стратегией «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона». Это исследование подчеркивает необходимость рассматривать влияние ОПОП как центральный фактор для понимания современной региональной безопасности в Центральной Азии.   Читайте статью в «International Affairs»   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Как отмечает Наргиза Умарова, сотрудничество стран Центральной Азии в транспортной и транзитной сфере стало одним из ключевых направлений региональной интеграции после 2018 года, когда был запущен механизм Консультативных встреч лидеров стран региона. Несмотря на политическую волю и общие цели, на практике наблюдается разрозненность действий: государства Центральной Азии сосредоточены преимущественно на развитии международных маршрутов, нежели на укреплении внутрирегиональной связности. Это приводит к конкуренции между странами и сдерживает формирование единого транспортного пространства.   Автор подчёркивает, что, несмотря на определённый прогресс в модернизации инфраструктуры и запуске новых маршрутов — таких как ТМТМ, CKU и трансафганский железнодорожный коридор — страны региона действуют скорее как соперники, чем как союзники. В частности, Узбекистан и Казахстан развивают параллельные альтернативные маршруты на запад, что может привести к дублированию усилий. Умарова акцентирует внимание на необходимости координации и согласования транспортной политики, чтобы избежать фрагментации регионального пространства и добиться взаимной выгоды.   Как подчёркивает исследователь, серьёзным препятствием для эффективной интеграции остаются разный уровень развития инфраструктуры, низкая институциональная координация, нехватка инвестиций и наличие тарифных и нетарифных барьеров. Эти факторы требуют системного подхода и формирования общего координирующего органа со статусом юридического лица, способного выработать согласованную стратегию и обеспечить стабильную реализацию транспортных инициатив.   Умарова подытоживает тем, что только при условии синхронного развития внутрирегиональной и международной транспортной связности Центральная Азия сможет реализовать свой транзитный потенциал. Она настаивает на том, что необходимо активизировать совместную работу по гармонизации нормативной базы, цифровизации логистики и институциональному оформлению интеграционных процессов. Без этого, предупреждает автор, регион может упустить уникальную возможность закрепиться в глобальной транспортной архитектуре.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.