Подписание соглашения между Министерством энергетики Азербайджана и китайской государственной корпорацией China Energy Engineering Corporation Limited (CEEC) в июне 2025 года стало одним из ключевых событий в энергетической дипломатии региона. Встреча, состоявшаяся в китайском городе Нинбо, закрепила растущее стратегическое партнёрство двух стран в области зелёной энергетики и обозначила новые акценты в энергетической политике как на Кавказе, так и в более широком евразийском контексте, включая Центральную Азию.   Подробности соглашения охватывают сразу несколько направлений: электроэнергетическое планирование и сетевые исследования, реализацию проектов в сферах солнечной, гидро- и офшорной ветроэнергетики, а также создание Совместного центра исследований в области зелёной энергетики. Одним из центральных компонентов документа стала инициатива по развитию так называемых «зелёных интерконнекторов» — то есть трансграничной инфраструктуры, обеспечивающей транспортировку энергии, полученной из возобновляемых источников.   Соглашение также содержит положения о долгосрочном развитии сети ВИЭ в Азербайджане с горизонтом до 2030 года и далее, включая планы по расширению солнечной генерации в южных регионах, строительству морской ВЭС в акватории Каспийского моря и техническому консультированию по модернизации электроэнергетических сетей. Китайская сторона, в частности дочерняя структура CEEC — Институт планирования электроэнергетики EPPEI — будет предоставлять консультации по системной интеграции ВИЭ, моделированию нагрузок, устойчивости и планированию баланса мощности.   Факт подписания соглашения имеет как прикладное, так и символическое значение. Азербайджан, традиционно ориентированный на нефтегазовый экспорт, демонстрирует, что стремится к энергетической диверсификации и модернизации своего сектора с упором на устойчивое развитие. Китай, в свою очередь, через CEEC и другие государственные корпорации продолжает укреплять свою позицию в качестве глобального лидера в области ВИЭ и экспортёра инфраструктурных решений.   На этом фоне особенно важно оценить, какое влияние подписание азербайджано-китайского энергетического соглашения может оказать на Центральную Азию. Прежде всего, речь идёт о новых возможностях — технологических, инфраструктурных и политических - для стран региона, которые находятся в схожей ситуации: их энергетика в значительной степени опирается на традиционные источники, но стратегические документы и международные обязательства требуют ускоренного перехода к ВИЭ.   Узбекистан, Казахстан и Киргизия уже обозначили амбициозные цели по росту доли ВИЭ в энергобалансе. В этом контексте опыт Азербайджана по привлечению китайского капитала и технологий может служить моделью для аналогичных соглашений в Центральной Азии. Особенно интересен пример включения в соглашение таких пунктов, как создание исследовательского центра и подключение технических институтов Китая к проектированию национальных электросетей. Это указывает на наличие у Пекина не только инвестиционного, но и образовательного и аналитического ресурса, который может быть применён и в других странах постсоветского пространства.   Дополнительным аргументом в пользу возможного влияния на ЦА служит география. Каспийский регион, где Азербайджан реализует проекты в сотрудничестве с Китаем, граничит с Туркменистаном и Казахстаном. Возможное развитие трансграничных «зелёных коридоров» в будущем может объединить рынки электроэнергии Каспия и Центральной Азии. С точки зрения энергетической геополитики это создаёт конкуренцию существующим интеграционным инициативам, таким как Центральноазиатское энергетическое кольцо, и даёт Китаю возможность закрепиться в качестве системного игрока в сфере зелёной трансформации в регионе.   Наконец, стоит подчеркнуть, что подписание соглашения происходит на фоне глобального энергетического сдвига - перехода от ископаемого топлива к возобновляемым источникам, где страны с высокой инсоляцией, ветровыми зонами и потенциалом малых ГЭС становятся объектами интереса для ведущих энергетических держав. Азербайджан оказался одним из первых в постсоветском пространстве, кто предложил китайскому партнёру комплексную модель взаимодействия. Центральная Азия может последовать его примеру, особенно если ей удастся обеспечить политическую стабильность, открытость для внешних инвесторов и компетентный институциональный подход к интеграции ВИЭ.   Таким образом, энергетическое соглашение между Азербайджаном и Китаем - это не только шаг к устойчивому развитию для самого Азербайджана, но и потенциальный катализатор для трансформации энергетической политики в Центральной Азии, особенно в части технологической кооперации, сетевой модернизации и научного обмена.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Саммит НАТО 2025 года в Гааге прошел в переломный момент для евроатлантического сообщества. На фоне возобновившихся геополитических напряжений на Ближнем Востоке, продолжающегося конфликта в Украине и растущей озабоченности по поводу долгосрочной стратегической сплоченности альянса саммит предоставил важную возможность переоценить приоритеты и обязательства. Особое влияние оказало присутствие президента США Дональда Трампа, которое определило как результаты, так и тон дискуссий, в частности по вопросам оборонных расходов и трансатлантических соглашений в области безопасности.   Одним из наиболее значимых событий стало официальное принятие новой цели по выделению 5% ВВП на оборону и связанные с ней расходы к 2035 году. Это означало существенное увеличение по сравнению с предыдущим ориентиром в 2% и, по-видимому, отражало сближение позиций США, давно призывавших к более равномерному распределению бремени, и Европы, признававшей изменение ситуации в области безопасности. Хотя эта цель была сформулирована как коллективный ответ на постоянные угрозы, она также подчеркивает сохраняющиеся различия в возможностях и ожиданиях членов альянса. Президент Трамп, со своей стороны, представил соглашение как значительный успех для Соединенных Штатов и подчеркнул важность направления дополнительных ресурсов на военные закупки, предпочтительно через отечественное производство.   Значительное внимание привлекли авиаудары США по иранским ядерным объектам, нанесенные незадолго до саммита. Хотя президент Трамп охарактеризовал эту операцию как решающее стратегическое достижение, первые оценки разведывательных источников и международных партнеров были более осторожными. Различные интерпретации эффективности операции продемонстрировали сложность согласования военных действий с многосторонним консенсусом. В то же время более широкие дипломатические последствия перемирия между Израилем и Ираном остались нерешенными, даже несмотря на то, что лидеры выразили поддержку продолжению усилий по снижению напряженности и возобновлению переговорного процесса.   Саммит также продемонстрировал роль личной дипломатии в динамике альянса. Замечания генерального секретаря НАТО Марка Рютте, в том числе упоминание Трампа как отцовской фигуры в переговорах, были широко интерпретированы как часть более широких усилий по поддержанию конструктивного взаимодействия с Соединенными Штатами. Хотя такие жесты, возможно, помогли укрепить сплоченность во время саммита, они также вызвали вопросы о том, в какой степени институциональные решения все больше определяются личностями и предпочтениями отдельных лидеров.   Позиция Украины в дискуссиях НАТО оставалась весьма заметной. Президент Владимир Зеленский прямо предупредил, что Россия может нацелиться на государство-член НАТО в течение следующих пяти лет, призвав альянс ускорить выполнение своих обязательств. Хотя лидеры НАТО вновь заявили о своей поддержке Украины, включая увеличение оборонной помощи и промышленного сотрудничества, вопрос о формальном членстве остался нерешенным. Разногласия, особенно со стороны Венгрии, подчеркнули сохраняющуюся неоднозначность внутри альянса по поводу будущей интеграции Украины и более широкого вопроса о расширении.   Экономический аспект саммита также не был проигнорирован. Президент Франции Эммануэль Макрон выразил озабоченность по поводу потенциального противоречия между увеличением расходов на оборону и ростом торговых трений через Атлантику. Его замечания отражали растущее понимание того, что военные обязательства должны подкрепляться стабильной экономической основой и взаимным доверием между союзниками. Таким образом, выступление Макрона послужило напоминанием о взаимозависимости стратегического, политического и экономического аспектов трансатлантических отношений.   Роль Нидерландов в проведении саммита еще раз продемонстрировала важность дипломатического символизма. Благодаря тщательному планированию и индивидуальному подходу к взаимодействию, в том числе высокопоставленному приему президента Трампа, Нидерланды стремились укрепить единство альянса и продемонстрировать его непреходящую актуальность. Эти усилия, возможно, способствовали относительно гладкому принятию деклараций саммита, даже несмотря на скрытое напряжение по ключевым политическим вопросам.   В целом, саммит НАТО 2025 года продемонстрировал, что, хотя институциональные обязательства могут быть подтверждены, а политические цели пересмотрены, стратегическая автономия альянса остается предметом споров. Сегодня НАТО адаптируется к ситуации в области безопасности, которая определяется как институциональными приоритетами, так и личностями, которые ими руководят. Остается открытым вопросом, укрепит ли эта трансформация альянс в долгосрочной перспективе или дестабилизирует его.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Узбекистан в пилотном режиме запустил транспортный коридор в Монголию через Кыргызстан и Китай. Доставка грузов по новому 4500-километровому автомобильному маршруту занимает восемь дней. Таким образом, отечественные экспортеры получают дополнительный доступ к пока мало изведанному рынку Монголии, что весьма актуально в свете укрепления торгово-экономических связей с этой страной.   Курс на интенсификацию взаимной торговли был задан еще в прошлом году, когда состоялся первый государственный визит президента Монголии в Ташкент. На переговорах высокого уровня стороны поставили задачу кратно увеличить объем товарооборота, что подстегнуло к подготовке соглашения о преференциальной торговле. В ходе ответного госвизита главы Узбекистана в Улан-Батор 24-25 июня т.г. данный вопрос был вновь приоритизирован.   Даже при нынешних реалиях показатели двусторонней торговли демонстрируют неуклонный рост. Особенно, это касается узбекского экспорта, который в 2024 году в суммарном выражении превысил $26 млн, что вдвое больше, чем годом ранее. Такая динамика дает импульс развитию межстрановых транспортных связей с особым акцентом на автомобильные перевозки, ввиду подписания в прошлом году надлежащего соглашения на уровне правительств Узбекистана и Монголии. С учетом растущего спроса на взаимные перевозки достигнута договоренность об удвоении количества бланков разрешений, а также начата подготовительная работа по их электронному обмену на основе системы E-Permit.   Узбекистан поставляет в Монголию овощи и фрукты, продовольственные товары, текстиль и автомобили. Существует огромный потенциал для расширения номенклатуры и объемов поставок востребованной продукции. Его реализация, безусловно, требует эффективного и надежного транспортного сообщения между странами.   Монголия соседствует с двумя крупными державами – Россией и Китаем, не имея при этом прямого выхода к морю, что предопределяет ее сложное геоэкономическое положение. Хотя страна выступает узловым звеном экономического коридора «Россия-Монголия-Китай», в рамках которого функционирует трансграничная железная дорога «Улан-Удэ-Наушки-Улан-Батор-Эрлянь-Пекин-Тяньцзинь» и автотрасса в направлении северокитайских морских портов, получая от этого определенную финансовую выгоду, тем не менее, транзитные возможности Монголии ограничены пределами лишь этой небольшой географии. Расширение торговых маршрутов на сопредельные регионы, включая Центральную Азию, сулит Улан-Батору большие перспективы с точки зрения диверсификации собственного экспорта.   Впрочем, регион Центральной Азии представляется для Монголии не только перспективным рынком, но и сухопутным мостом в мировые океаны. В частности, Узбекистан, учитывая его стремление к созданию Трансафганского железнодорожного коридора с выходом в порты Индийского океана, может стать проводником Монголии в Южную Азию. Тот же эффект даст сопряжение новых грузовых маршрутов из Монголии в Узбекистан с транспортно-транзитными коридорами в направлении Ирана, его южных морских портов и остальной части Западной Азии. Вдобавок, транспортная связность с государствами Центральной Азии откроит Монголии путь в Южный Кавказ, Турцию и Европу через Каспийское море. Полагается, что после строительства железной дороги «Китай-Кыргызстан-Узбекистан» все эти стыковочные маршруты обретут еще большую значимость и привлекательность за счет сокращения времени и затрат на транспортировку грузов.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

За последнее время экономическое и политическое соперничество Китая и США, включая «торговую войну», стало ключевым фактором мировой политики. Глобальный порядок, сформированный в эпоху глобализации, дестабилизируется. Конфликт между двумя ведущими глобальными экономическими игроками затрагивает весь мир. В анализе представлены оценки двух ведущих международников, напрямую связанных с государственными структурами КНР: Ян Сюэтуна из Университета Цинхуа и Ван Цзиси из Пекинского университета.   Технологическая конкуренция между Китаем и США Изменение структуры торгово-технологических отношений между Китаем и США отражает нарастающую стратегическую напряжённость и курс на выборочное разъединение. Политика администрации Трампа, основанная на принципе «Америка прежде всего», ознаменовала сдвиг к протекционизму и попыткам сократить рост Китая в ключевых секторах — полупроводниках, искусственном интеллекте и передовых технологиях. Однако несмотря на жёсткую риторику и тарифные меры, их практическое применение оказалось ограничено экономическими реалиями.   Бизнес-деловые круги обеих стран заинтересованы в сохранении двусторонней торговли и инвестиций, особенно в стратегически важных областях, таких как аграрный сектор и фармацевтика. Полное разъединение воспринимается как экономически нецелесообразное.   Технологическое соперничество остаётся ядром напряжённости, однако глубина взаимозависимости и высокая стоимость разрыва глобальных цепочек поставок делают полный раскол маловероятным. Европейский союз занимает более сбалансированную позицию, делая акцент на многосторонности и регуляторной автономии, стремясь сохранить технологический суверенитет без открытой конфронтации.   В целом, складывается модель частичного, селективного разъединения при сохранении ограниченного сотрудничества.   Деглобализация и динамика лидерства Недавние геополитические изменения указывают на тенденцию к деглобализации, сопровождающуюся фрагментацией международных отношений и перераспределением глобального лидерства между США, Китаем и ЕС. Выход США из международных институтов при администрации Трампа, включая ВОЗ и Парижское соглашение, а также усиление односторонних инициатив, выразили растущий скепсис Вашингтона к многосторонним форматам. Это ослабило «мягкую силу» США, снизив привлекательность её модели и подорвав нормативное лидерство. Внутренние кризисы американской демократии и усиление принудительного характера внешней политики лишь усилили эти тенденции.   На этом фоне Китай продолжает экономический рост и стремление к национальному возрождению, усиливая международное влияние без прямого оспаривания существующего порядка. Это воспринимается в Вашингтоне как стратегическая угроза.   Взаимодействие между этими акторами отражает смещение глобального баланса. США сохраняют превосходство в «жесткой силе», но Китай сокращает разрыв, особенно в высоких технологиях. Мир становится менее интегрированным и более стратегически напряжённым, где лидерство определяется не столько экономическим или военным потенциалом, сколько способностью управлять множественными, пересекающимися кризисами.   Перспективы сотрудничества при втором сроке Трампа Второй срок Дональда Трампа на посту президента США, по прогнозам, усложнит отношения с Китаем и мировым сообществом. Политика «Америка прежде всего», ориентированная на протекционизм и односторонние действия, усилит напряжённость, особенно в торговле, технологиях и идеологии. Несмотря на конфронтационную риторику, транзакционный стиль Трампа допускает сделки, выгодные США, хотя внутренние разногласия между ястребами безопасности и экономическими прагматиками затрудняют выработку последовательной политики.   Давление на Китай будет поддерживаться санкциями по вопросам прав человека в Синьцзяне, Гонконге и Тайване, при сохранении политики «единого Китая». Военное и экономическое сотрудничество между Китаем и США возможно, но ограничено бюрократическими и политическими барьерами, особенно в области военной связи и управления кризисами. ЕС столкнется с требованиями США о справедливой торговле и увеличении оборонных расходов, балансируя между противодействием российской агрессии и предотвращением эскалации.   По российско-украинскому конфликту Трамп склонен к осторожности и минимизации военного участия, отдавая приоритет внутренним вопросам. В целом, второй срок Трампа обещает усиление двусторонней напряжённости, транзакционную дипломатию и внутренние политические расколы, требующие аккуратного управления для предотвращения эскалации и сохранения ограниченного сотрудничества.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Автор: Убайдулло Хужабеков, волонтер ИПМИ Недавние протестные выступления в Лос-Анджелесе, спровоцированные ужесточением иммиграционной политики администрации Д. Трампа, вызвали широкий общественный резонанс как внутри США, так и за их пределами. Особенно активно данная ситуация обсуждается в китайском медиапространстве, что обусловлено как внутриполитическими, так и геополитическими факторами. В настоящем материале рассматривается интерпретация событий китайскими СМИ, экспертным сообществом и пользователями цифровых платформ, а также анализируются политические нарративы, формирующиеся в контексте американо-китайских отношений.   Массовые протесты в Лос-Анджелесе, получившие в прессе обозначение как «лос-анджелесские бунты», стали реакцией на активизацию деятельности иммиграционной и таможенной полиции США (ICE), направленной против нелегальных мигрантов. Применение федеральных сил, включая Национальную гвардию и подразделения морской пехоты, вызвало критику как со стороны американского общества, так и за рубежом, став предметом споров о нарушении принципов гражданского управления и федерального законодательства (в частности, закона Posse Comitatus).   Губернатор Калифорнии Гэвин Ньюсом охарактеризовал происходящее как «угрозу демократическому устройству» и предостерёг от возможной трансформации США в авторитарное государство. На этом фоне в политическом дискурсе усилились подозрения о внешнем влиянии на протестные движения. Республиканские конгрессмены заявили о возможных связях протестующих с организациями, аффилированными с Коммунистической партией Китая (КПК). Особое внимание уделяется фигуре Невилла Роя Сингхэма, американского предпринимателя, связанного, по утверждению ряда источников, с финансовой поддержкой левых движений в США, включая Партию за социализм и освобождение (PSL).   В китайском информационном пространстве события в Лос-Анджелесе вызвали широкий общественный интерес. Цифровые платформы WeChat и Little Red Book стали площадками для ироничных комментариев, среди которых особо популярным стало выражение «прекрасное зрелище». Таким образом, часть китайского общества воспринимает происходящее в США как «обратный эффект» американской внешнеполитической риторики.   Государственные издания, включая Global Times и China Daily, интерпретируют протесты как отражение системного кризиса американской модели управления. В редакционных статьях подчёркивается двойственность подходов США к протестным движениям: если за рубежом они поддерживаются как проявление демократических свобод, то на собственной территории встречают жесткое подавление.   При этом, значительная часть китайских пользователей и комментаторов занимает выжидательную или нейтральную позицию, предпочитая роль наблюдателя. Один из популярных комментариев на платформе WeChat, процитированный изданием The Monitor, гласит: «Как китайцы, мы не должны занимать какую-либо сторону в происходящем в Америке. Мы можем просто быть наблюдателями и смотреть, как разворачивается это американское живописное зрелище - этого вполне достаточно».   В контексте анализа китайского восприятия, события в Лос-Анджелесе рассматриваются не только как локальный кризис, но как проявление более глубоких системных сбоев в управлении крупнейшим западным государством. Китайские аналитики указывают на то, что президент Д.Трамп может использовать ситуацию для мобилизации электората и расширения президентских прерогатив. Но международное внимание к применению силы против мирных протестующих, а также к правовым аспектам этого вмешательства, может повлиять на внешнеполитический имидж США как «оплота демократии».   Пекин официально воздерживается от оценки событий, однако активно отслеживает развитие ситуации. События в Лос-Анджелесе служат иллюстрацией уязвимости демократических институтов в условиях внутренних противоречий и, по мнению китайских комментаторов, могут послужить уроком о необходимости фокусироваться на внутреннем управлении, а не на внешнеполитической интервенции.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Военные удары Израиля и Ирана по друг другу всплеснули риски перекрытия Ормузского пролива, вызвав опасения блокировки международных торгово-транзитных коридоров и портов пролива. Такой возможный сценарий рассматривается властями Ирана из-за «угрозы национальной безопасности», заявил 14 июня член комитета иранского парламента по национальной безопасности и внешней политике Эсмаил Косари.   Геостратегическое значение Ормузского пролива для мировой торговли нефтью и сжиженного природного газа (СПГ) связано с тем, что, по разным оценкам, через пролив проходит около 15–20% мировой нефти, конденсата и нефтепродуктов и более 30% сжиженного природного газа. 82% объемов перевозимой по проливу нефти приходится на страны Азии, остальные — на Европу. Через пролив доставляют 24% импортируемого Китаем СПГ.   Даже временная приостановка работы крупного иранского морского порта Бендер-Аббас на севере пролива может вызвать коллапс в международных грузопотоках, в том числе из стран Центральной Азии. Другие порты на побережье пролива, как Фуджейра и крупные перевалочные узлы для транспортировки грузов в Дубай и другие страны, могут встать. При этом надо отметить, что если Саудовская Аравия и ОАЭ еще как-то могут обойти Ормузский пролив для части своего нефтяного экспорта, то у Катара и ОАЭ по экспорту СПГ альтернатив нет.   Поэтому Ормузский пролив занимает важное место в сфере финансовой логистики, поскольку любая остановка потоков судов через пролив приведет к колоссальным расходам на доставку по всему миру, цепочка поставок может быть прервана и стать неэффективной. В результате цены на энергоносители на международных рынках выйдут из-под контроля; страны, как зависящие от поставок нефти, так и зависящие от ее продажи, столкнутся с разрушительными последствиями. Так, по оценкам иранских экспертов, закрытие Ормузского пролива может привести к резкому сокращению поставок нефти на рынок и цены на нефть могут вырасти до $250 за баррель. По заявлению МИД Ирака, закрытие пролива может привести к потере примерно 5 млн баррелей нефти в день из Персидского залива и Ирака и, к росту цен до $200–$300 за баррель. По оценкам JP Morgan, при усилении рисков для судов цена на нефть марки Brent может подскочить до $120–130 за баррель.   В настоящее время поставки нефти остаются на прежнем уровне, хотя риск того, что напряженность на Ближнем Востоке значительно усугубит ситуацию, растет. Риски для поставок нефти находятся на самом высоком уровне с каждым днем из-за неопределенности разрешения конфликта между Ираном и Израилем. Любая дальнейшая эскалация только приблизит рынок нефти к фактическим потерям поставок.   Подводя итог, можно констатировать следующее.   Во-первых. Геополитический конфликт привел к геоэкономическому цугцвангу, что может оказать огромное влияние на международные поставки нефти и мировую торговлю. Участники международного рынка будут пристально оценивать риски не только судоходства в Ормузском проливе, но и торгово-транспортные коридоры и потоки к портам пролива. Ормузский пролив будет все больше становиться важным стратегическим рычагом воздействия для заинтересованных сторон.   Во-вторых. Ормузский пролив обладает огромным потенциалом для скоординированного развития мировой экономики. Узловые порты пролива являются жизненно важными транзитно-логистическим цепочками международной морской торговли, и не только нефтью. Поэтому необходимо, чтобы потоки международных судов через пролив продолжались беспрепятственно, международная торговля через ключевые морские порты осуществлялась без приостановок и восторжествовал зрелый взгляд заинтересованных сторон на ситуацию в Ормузском проливе.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.