Как подчёркивает профессор Азамат Сеитов, устойчивое развитие общества невозможно без формирования зрелого гражданского сознания у каждого его члена. Он рассматривает гражданскую зрелость не как абстрактную добродетель, а как конкретное социальное условие, напрямую влияющее на эффективность государственных институтов и уровень доверия в обществе. В этом контексте ключевыми становятся такие характеристики, как правовая ответственность, трудовая этика и личная вовлечённость граждан в общественные процессы.   Автор аргументирует, что поведение по принципу двойных стандартов — «другим нельзя, а мне можно» — не только подрывает легитимность правопорядка, но и способствует воспроизводству коррупции как социального явления. По мнению Сеитова, истинная гражданственность начинается с отказа от показного потребления и перехода к сознательному участию в жизни общества через труд, честность и соблюдение закона. Он подчёркивает: если люди будут ожидать изменений только от государства, реформы не принесут желаемого эффекта.   Сеитов обращается к классикам социологии — Марксу, Веберу, Дюркгейму, Токвилю, Мертону и другим — чтобы обосновать свою позицию. Он показывает, что только через внутреннюю мотивацию граждан и их активное участие в общественной жизни возможны реальные преобразования. Его анализ классических теорий подтверждает мысль о том, что ни одна социальная система не может быть устойчивой без вовлечения личности в общее дело.   В заключение автор призывает к переходу от критики к действию, от ожиданий к реальному вкладу. Он уверен, что только при условии, что каждый гражданин осознает свою роль в общественном механизме и будет действовать на благо общего будущего, можно будет преодолеть системные кризисы и построить более справедливое и развитое общество.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем исследовании Эшвин Рагураман и Давронбек Мамасолиев, волонтер ИПМИ, исследуют структурную эволюцию и растущую уязвимость внешней политики Ирана на Ближнем Востоке, основанной на использовании прокси. По мере того, как региональная напряженность достигла пика в результате беспрецедентного военного столкновения между Ираном и Израилем в июне 2025 года, авторы утверждают, что пределы зависимости Тегерана от негосударственных акторов, таких как Хезболла, хуситы и Хамас, становятся все более очевидными. Ослабление этих посредников, особенно после падения режима Асада в Сирии, подорвало способность Ирана действовать в рамках своей традиционной стратегии асимметричной войны, подтолкнув его к более прямой и открытой конфронтации, примером которой является начало операции «Истинное обещание III». В исследовании подчеркивается, что потеря Сирии как логистического центра и растущий контроль над влиянием Ирана в Ираке значительно ограничивают способность Тегерана поддерживать свою региональную сеть.   Авторы прослеживают, как экономические ограничения, в первую очередь вызванные повторным введением санкций США, углубили зависимость Ирана от экономически эффективных прокси-групп, одновременно подрывая инфраструктуру, необходимую для их поддержки. В нефтяном секторе стратегия Ирана по обходу санкций путем тайного экспорта в такие союзные страны, как Сирия, описывается как адаптивная и хрупкая, особенно в свете недавних целенаправленных ударов Израиля по нефтяной инфраструктуре, которые вызвали волнения на мировых энергетических рынках. Сокращение поставок иранской нефти в Сирию и усилия по диверсификации, которые, по сообщениям, привели к расширению продаж сырой нефти до 17 стран, представлены как ключевые индикаторы изменения экономической дипломатии Ирана под давлением.   Далее в статье рассматриваются социально-политические ландшафты, которые формируют региональные представления о власти и легитимности. В то время как общества Йемена и Ирака, ориентированные на идентичность, скорее склонны интерпретировать устойчивость прокси-систем через идеологическую и символическую призму, технократические государства Персидского залива подходят к действиям Ирана с прагматических геополитических соображений. Это расхождение в восприятии влияет как на местную поддержку партнеров Ирана, так и на региональный баланс альянсов. Авторы также рассматривают инструментальное использование хуситов в проливе Баб-эль-Мандеб, чьи атаки на морские пути — такие как инцидент с танкером Rubymar — служат как стратегическим срывом, так и идеологической позицией в соответствии с иранскими заявлениями.   В заключительной части авторы позиционируют крах стратегии Ирана по использованию прокси не только как тактическую уязвимость, но и как геополитический поворотный момент. По мере того, как прокси теряют свою сдерживающую эффективность, а внутри Ирана усиливаются внутренние беспорядки, порог Тегерана для открытого конфликта снижается. Рагураман и Мамасолиев утверждают, что ракетные удары Ирана по территории Израиля в июне 2025 года знаменуют собой значительный отход от десятилетий теневой войны. В этой новой фазе внешняя политика Тегерана вступает в эру открытой конфронтации, определяемой не столько стратегической неопределенностью, сколько необходимостью вновь утвердить свое влияние в регионе, переживающем быструю перестройку. Авторы утверждают, что эта трансформация может навсегда изменить архитектуру безопасности на Ближнем Востоке, что будет иметь серьезные последствия как для региональных игроков, так и для международного сообщества в целом.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Статья Рустама Махмудова, представленная на международной научно-практической конференции «Политика единства Центральной Азии: роль Узбекистана в обеспечении стабильности в регионе», предлагает комплексный анализ эволюции курса Ташкента в Центральной Азии. Автор выделяет три ключевых этапа: первый (2016–2020) – запуск масштабных реформ и активное сближение с соседними странами посредством роста товарооборота, туристических и культурных обменов, а также учреждение формата консультативных встреч глав государств региона; второй (2020–2023) – преодоление последствий пандемии COVID-19, когда Узбекистан оказывал гуманитарную помощь и восстанавливал экономические связи, сохраняя проактивный характер политики в ЦА; и третий этап, стартовавший в текущие годы, характеризуется углублением транспортного и экономического взаимодействия, открытием афганского рынка и интеграцией ресурсов в региональные цепочки поставок.   Во второй части статьи Махмудов анализирует «макро-факторы», определяющие вызовы и возможности для новой фазы региональной политики. Глобальная геополитическая трансформация приводит к переходу от биполярного к «бесполярному» миру, где крупные державы вынуждены строить ситуативные союзы, создавая задачи по обеспечению безопасности в Центральной Азии. Технологическое соперничество между США и Китаем в областях ИИ и квантовых технологий обостряет необходимость общей региональной стратегии по подготовке кадров и развитию инновационной экономики. Философия «ростизма» и потребительского общества вступает в противоречие с климатическими ограничениями региона, особенно в условиях дефицита воды, что требует переосмысления парадигмы «зелёного роста» для устойчивого развития. Наконец, укрепление общерегиональной идентичности предполагает переход от дискурса культурно-исторического единства к формированию «снизу-вверх» интеграционных идей, способных объединить молодёжь и экспертов всей Центральной Азии.   Автор подчёркивает, что адекватный и своевременный ответ на эти вызовы создаёт условия для перехода от многостороннего сотрудничества к полноценной региональной интеграции. Благодаря проактивной линии Ташкента и прагматическому подходу, основанному на максимизации дивидендов от совместных проектов, Узбекистан способен выступать локомотивом устойчивой кооперации, обеспечивая «тихую гавань» в «бушующем глобальном море». Такой стратегический вектор позволяет не только укрепить политическую и экономическую стабильность в Центральной Азии, но и задать новые ориентиры для интеграционных процессов, отвечающих реалиям XXI века.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В новой статье команды Центра энергетической дипломатии и геополитики авторами даётся определение понятия «энергетическая безопасность», рассматриваются его технические, экономические, геополитические и экологические измерения. Авторы подчёркивают, что современный мировой спрос на энергию и глобальный тренд на декарбонизацию требуют от государств сбалансировать надёжность поставок с устойчивостью к климатическим рискам.   Далее приводится анализ стратегий ведущих экономик – Германии, Японии, США, Китая – а также сопоставимых по уровню развития энергосистем государств (Казахстан, Египет, Иран). Особое внимание уделено таким направлениям, как диверсификация источников, развитие ВИЭ и ядерной энергетики, повышение энергоэффективности и создание систем хранения энергии. На основе сравнительного обзора демонстрируется, как у каждой из стран сформирован свой баланс между импортом и собственным производством энергоносителей.   Авторы сопоставляют структуру энергобаланса и степень импортозависимости: Узбекистан по уровню доли ископаемых топлив (преимущественно природного газа) близок к Казахстану и Ирану, но уступает странам с развитой ВИЭ и атомной энергетикой (Германия, Япония, Китай). При этом подчеркивается, что низкая внешняя зависимость не гарантирует устойчивости — пиковые дефициты и изношенность инфраструктуры становятся критическими вызовами даже для ресурсно богатых государств.   В заключительной части статьи сформулированы рекомендации для Узбекистана: диверсификация энергобаланса за счёт масштабного развития ВИЭ и атомной энергетики, модернизация инфраструктуры и внедрение энергосберегающих практик, создание систем накопления и «умных» сетей, укрепление регионального сотрудничества по обмену энергией, а также институциональные реформы и развитие кадрового потенциала. Авторы делают акцент на адаптации международных лучших практик с учётом национальных особенностей страны.   Читайте статью в Journal of Interdisciplinary Science   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Статья доктора Аббоса Бобохонова, опубликованная в журнале «China Currents» Центром исследований Китая в Атланте (штат Джорджия, США), предлагает подробный и тонкий анализ того, как недавний Третий пленум Коммунистической партии Китая (КПК) может определить направления политики Пекина, особенно в том, что касается Центральной Азии. Проводя параллели с историческим Третьим пленумом 1978 года, автор позиционирует последний пленум как момент самоанализа и переосмысления перед лицом нарастающих экономических проблем в Китае, включая замедление темпов роста, сокращение промышленности и демографическое давление. Принятие Пленумом «Решения о дальнейшем углублении реформ для продвижения китайской модернизации» свидетельствует о неизменной приверженности рыночным реформам, хотя и под осторожным наблюдением партийного надзора.   Д-р Бобохонов подчеркивает, что итоги Пленума уже послужили катализатором активизации дипломатических обменов и инвестиционных сделок. Торговые показатели между Китаем и Центральной Азией заметно выросли – с 70 миллиардов долларов в 2022 году до почти 95 миллиардов долларов в 2024 году – и дополняются масштабными инвестиционными обещаниями, полученными в ходе недавних президентских визитов. Эти события указывают на углубление взаимозависимости, в которой Центральная Азия играет двойную роль, являясь одновременно источником сырья и логистическим коридором, связывающим Китай с Европой и Ближним Востоком. Одновременно с этим поддержка Китаем инициатив по развитию «зеленой» энергетики в регионе, включая проекты по использованию энергии ветра и солнца, осуществляемые такими компаниями, как Xinjiang Goldwind, свидетельствует о растущем соответствии глобальным обязательствам по защите климата и целям экологической трансформации региона.   Еще один новый вектор сотрудничества, указанный в статье, – агробизнес. Поскольку китайское руководство стремится обеспечить долгосрочную продовольственную безопасность, сельскохозяйственный потенциал Центральной Азии рассматривается как ценное дополнение к внутренним потребностям Китая. Призыв Третьего пленума сделать обширный китайский рынок общей глобальной возможностью может проложить путь к увеличению экспорта сельскохозяйственной продукции из региона. Наконец, в статье подчеркивается, что стратегическая заинтересованность Китая в региональной стабильности – в частности, в связи с его чувствительностью в отношении Синьцзяна – также будет определять его будущее взаимодействие. Ожидается, что наряду с экономическим взаимодействием будет продолжаться расширение сотрудничества в области безопасности, борьбы с терроризмом и региональной координации через такие платформы, как Шанхайская организация сотрудничества.   В заключение д-р Бобохонов предлагает всеобъемлющий прогноз многомерных связей, которые, вероятно, будут развиваться между Китаем и странами Центральной Азии после Третьего пленума. Он утверждает, что обновленная траектория реформ Пекина, хотя и обусловленная внутренними причинами, неизбежно приведет к структурным последствиям для региона, усиливая его роль как стратегического партнера, так и полигона для тестирования экономических инициатив Китая, направленных вовне. В этой связи Центральная Азия становится как бенефициаром, так и заинтересованным лицом в долгосрочной экономической перестройке Китая.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своей статье Рустам Махмудов подчеркивает, что современный дискурс о зеленом переходе требует более глубокого и нелинейного осмысления. Автор, опираясь на определения Европейской комиссии, отмечает, что зеленый переход предполагает не просто технологические инновации, но и фундаментальные изменения в самой модели экономического и социального развития. Однако, как экспертно замечает Махмудов, текущие подходы нередко остаются в плену линейной логики — как будто речь идет о прямолинейном переходе от одной системы к другой, без учета скрытых противоречий и структурных ограничений.   Особое внимание в статье уделяется феномену «ростизма» — идеологии количественного увеличения производства, уходящей корнями в эпоху промышленных революций. Махмудов аргументированно показывает, что даже сторонники циркулярной экономики — ключевого элемента зеленого перехода — зачастую остаются заложниками продуктивистских установок. Он критически анализирует циркулярную модель, указывая на ее противоречие: в реальности поддержание бесконечного технологического обновления и массового потребления приводит к нарастающей добыче новых ресурсов, таких как литий и редкоземельные металлы, что ставит под вопрос истинную устойчивость заявленных целей.   Автор детально раскрывает взаимосвязь между идеологией массового потребления, механизмами созидательного разрушения, описанными Йозефом Шумпетером, и логикой современного технологического прогресса. Махмудов подчеркивает, что без постоянной стимуляции спроса и ускоренного устаревания товаров невозможна динамика капиталистической экономики, а значит, и зеленый переход не избежит этих закономерностей. В этом контексте он скептически оценивает возможность построения действительно замкнутой циркулярной экономики, поскольку переработка ресурсов имеет физические, термодинамические и экономические пределы.   Наконец, эксперт отмечает, что зеленые технологии, несмотря на снижение выбросов на стадии эксплуатации, сопровождаются существенными экологическими издержками на этапах добычи и производства. Махмудов приводит убедительные данные о высоком уровне загрязнения при добыче лития и редкоземов и о высоком углеродном следе производства электромобилей. Завершая анализ, он делает вывод о необходимости дальнейших фундаментальных исследований, способных не только диагностировать слабые места нынешней модели зеленого перехода, но и предложить более реалистичные пути его совершенствования.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.