Как отмечает Наргиза Умарова, сотрудничество стран Центральной Азии в транспортной и транзитной сфере стало одним из ключевых направлений региональной интеграции после 2018 года, когда был запущен механизм Консультативных встреч лидеров стран региона. Несмотря на политическую волю и общие цели, на практике наблюдается разрозненность действий: государства Центральной Азии сосредоточены преимущественно на развитии международных маршрутов, нежели на укреплении внутрирегиональной связности. Это приводит к конкуренции между странами и сдерживает формирование единого транспортного пространства.   Автор подчёркивает, что, несмотря на определённый прогресс в модернизации инфраструктуры и запуске новых маршрутов — таких как ТМТМ, CKU и трансафганский железнодорожный коридор — страны региона действуют скорее как соперники, чем как союзники. В частности, Узбекистан и Казахстан развивают параллельные альтернативные маршруты на запад, что может привести к дублированию усилий. Умарова акцентирует внимание на необходимости координации и согласования транспортной политики, чтобы избежать фрагментации регионального пространства и добиться взаимной выгоды.   Как подчёркивает исследователь, серьёзным препятствием для эффективной интеграции остаются разный уровень развития инфраструктуры, низкая институциональная координация, нехватка инвестиций и наличие тарифных и нетарифных барьеров. Эти факторы требуют системного подхода и формирования общего координирующего органа со статусом юридического лица, способного выработать согласованную стратегию и обеспечить стабильную реализацию транспортных инициатив.   Умарова подытоживает тем, что только при условии синхронного развития внутрирегиональной и международной транспортной связности Центральная Азия сможет реализовать свой транзитный потенциал. Она настаивает на том, что необходимо активизировать совместную работу по гармонизации нормативной базы, цифровизации логистики и институциональному оформлению интеграционных процессов. Без этого, предупреждает автор, регион может упустить уникальную возможность закрепиться в глобальной транспортной архитектуре.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем анализе для Института Центральной Азии и Кавказа (Central Asia-Caucasus Institute) Наргиза Умарова предупреждает, что растущее число трансафганских транспортных инициатив создает риск фрагментации Центральной Азии, а не ее интеграции. Недавний диалог между Индией и Центральной Азией подтвердил поддержку иранского порта Чабахар, который предлагает Индии и центральноазиатским республикам альтернативный торговый маршрут к Индийскому океану в обход Пакистана. Узбекистан поддержал эту стратегию, рассматривая Чабахар как способ диверсификации транзитных коридоров. Однако рост конкурирующих инфраструктурных проектов — таких как железнодорожные линии Китая, связанные с инициативой «Пояс и путь», расширение Россией Международного транспортного коридора Север-Юг и поддержка Талибаном маршрута Герат-Кандагар — привел к наложению друг на друга, а порой и к конфликту региональных повестки дня.   Г-жа Умарова подчеркивает, что развитие новых маршрутов, таких как железная дорога Хаф-Герат и предлагаемая линия Мазари Шариф-Герат-Кандагар, может подорвать предпочтительный для Узбекистана трансафганский железнодорожный маршрут через Кабул. Взаимодействие Талибана с Россией, Китаем и Индией в сочетании с стремлением Ирана интегрироваться в региональные коридоры затрудняет Ташкенту сохранение своего стратегического преимущества без более широкой региональной координации. Растущая важность Чабахара может также ослабить поддерживаемый Китаем порт Гвадар, усилив геополитическое соперничество между Пекином и Нью-Дели.   Автор отмечает, что нестабильность в Пакистане и риск военной эскалации с участием Ирана — особенно в контексте напряженности в отношениях с Израилем — еще больше усложняют эту динамику. Если конфликт нарушит доступ к иранским маршрутам, центральноазиатские государства, возможно, будут вынуждены пересмотреть свою зависимость от Чабахара, при этом оставаясь уязвимыми для изменения грузопотоков и ослабления влияния в региональном транспортном планировании. В конечном итоге, успех Узбекистана в навигации по этой сложной ситуации зависит от достижения консенсуса между центральноазиатскими соседями и представления единого фронта в переговорах с афганскими властями. Без такой координации региональная конкуренция может подорвать их общие стратегические и экономические интересы.   Читайте на CACI Analyst   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Как подчёркивает Азамат Сеитов, феномен слухов в Узбекистане сегодня приобретает новые формы под влиянием цифровой среды и требует не только социологического осмысления, но и системного подхода к его нейтрализации. Он анализирует, как социальные сети становятся не просто платформами для общения, но и ускорителями распространения так называемых «вирусных» слухов — дезинформации, которая способна подрывать общественное доверие, провоцировать панику или радикализацию. Автор подчёркивает, что слухи сегодня действуют в условиях инфошума и высокой вовлечённости пользователей, где эмоции превалируют над фактами.   Сеитов основывает свои выводы на ряде западных социологических теорий, включая подходы Шибутани, Сансштейна и других исследователей, трактующих слух как форму «импровизированных новостей», возникающих в условиях дефицита достоверной информации. Он подчёркивает, что слухи чаще всего распространяются в условиях неопределённости и социальной тревожности — и именно в такие моменты они наиболее опасны. Отдельное внимание уделяется тому, как слухи могут быть инструментализированы экстремистскими структурами, что делает проблему особенно актуальной в контексте информационной безопасности.   Автор приводит примеры так называемых «вирусных» слухов в Узбекистане, в том числе связанных с вакцинацией, отключениями света, банковскими сбоями, чтобы показать, как быстро и бесконтрольно формируется массовое мнение без проверенных источников. Он подчёркивает, что цифровая трансформация коммуникации требует новой медиасреды, где повышается роль медиа-грамотности как инструмента противодействия дезинформации. В этом контексте Сеитов предлагает усиление просветительских и институциональных мер, включая цифровую гигиену и алгоритмический контроль за распространением ложных сообщений.   В завершение статьи Сеитов делает акцент на необходимости выработки национальной стратегии по устойчивости общества к дезинформации. По его мнению, только совместными усилиями государства, общества и информационного сектора можно выстроить среду, устойчивую к слухам и паническим настроениям. Важно не только бороться с последствиями, но и заранее создавать просвещённое и критически мыслящее информационное общество, в котором у лжи будет меньше шансов на укоренение.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Как подчёркивает профессор Азамат Сеитов, устойчивое развитие общества невозможно без формирования зрелого гражданского сознания у каждого его члена. Он рассматривает гражданскую зрелость не как абстрактную добродетель, а как конкретное социальное условие, напрямую влияющее на эффективность государственных институтов и уровень доверия в обществе. В этом контексте ключевыми становятся такие характеристики, как правовая ответственность, трудовая этика и личная вовлечённость граждан в общественные процессы.   Автор аргументирует, что поведение по принципу двойных стандартов — «другим нельзя, а мне можно» — не только подрывает легитимность правопорядка, но и способствует воспроизводству коррупции как социального явления. По мнению Сеитова, истинная гражданственность начинается с отказа от показного потребления и перехода к сознательному участию в жизни общества через труд, честность и соблюдение закона. Он подчёркивает: если люди будут ожидать изменений только от государства, реформы не принесут желаемого эффекта.   Сеитов обращается к классикам социологии — Марксу, Веберу, Дюркгейму, Токвилю, Мертону и другим — чтобы обосновать свою позицию. Он показывает, что только через внутреннюю мотивацию граждан и их активное участие в общественной жизни возможны реальные преобразования. Его анализ классических теорий подтверждает мысль о том, что ни одна социальная система не может быть устойчивой без вовлечения личности в общее дело.   В заключение автор призывает к переходу от критики к действию, от ожиданий к реальному вкладу. Он уверен, что только при условии, что каждый гражданин осознает свою роль в общественном механизме и будет действовать на благо общего будущего, можно будет преодолеть системные кризисы и построить более справедливое и развитое общество.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем исследовании Эшвин Рагураман и Давронбек Мамасолиев, волонтер ИПМИ, исследуют структурную эволюцию и растущую уязвимость внешней политики Ирана на Ближнем Востоке, основанной на использовании прокси. По мере того, как региональная напряженность достигла пика в результате беспрецедентного военного столкновения между Ираном и Израилем в июне 2025 года, авторы утверждают, что пределы зависимости Тегерана от негосударственных акторов, таких как Хезболла, хуситы и Хамас, становятся все более очевидными. Ослабление этих посредников, особенно после падения режима Асада в Сирии, подорвало способность Ирана действовать в рамках своей традиционной стратегии асимметричной войны, подтолкнув его к более прямой и открытой конфронтации, примером которой является начало операции «Истинное обещание III». В исследовании подчеркивается, что потеря Сирии как логистического центра и растущий контроль над влиянием Ирана в Ираке значительно ограничивают способность Тегерана поддерживать свою региональную сеть.   Авторы прослеживают, как экономические ограничения, в первую очередь вызванные повторным введением санкций США, углубили зависимость Ирана от экономически эффективных прокси-групп, одновременно подрывая инфраструктуру, необходимую для их поддержки. В нефтяном секторе стратегия Ирана по обходу санкций путем тайного экспорта в такие союзные страны, как Сирия, описывается как адаптивная и хрупкая, особенно в свете недавних целенаправленных ударов Израиля по нефтяной инфраструктуре, которые вызвали волнения на мировых энергетических рынках. Сокращение поставок иранской нефти в Сирию и усилия по диверсификации, которые, по сообщениям, привели к расширению продаж сырой нефти до 17 стран, представлены как ключевые индикаторы изменения экономической дипломатии Ирана под давлением.   Далее в статье рассматриваются социально-политические ландшафты, которые формируют региональные представления о власти и легитимности. В то время как общества Йемена и Ирака, ориентированные на идентичность, скорее склонны интерпретировать устойчивость прокси-систем через идеологическую и символическую призму, технократические государства Персидского залива подходят к действиям Ирана с прагматических геополитических соображений. Это расхождение в восприятии влияет как на местную поддержку партнеров Ирана, так и на региональный баланс альянсов. Авторы также рассматривают инструментальное использование хуситов в проливе Баб-эль-Мандеб, чьи атаки на морские пути — такие как инцидент с танкером Rubymar — служат как стратегическим срывом, так и идеологической позицией в соответствии с иранскими заявлениями.   В заключительной части авторы позиционируют крах стратегии Ирана по использованию прокси не только как тактическую уязвимость, но и как геополитический поворотный момент. По мере того, как прокси теряют свою сдерживающую эффективность, а внутри Ирана усиливаются внутренние беспорядки, порог Тегерана для открытого конфликта снижается. Рагураман и Мамасолиев утверждают, что ракетные удары Ирана по территории Израиля в июне 2025 года знаменуют собой значительный отход от десятилетий теневой войны. В этой новой фазе внешняя политика Тегерана вступает в эру открытой конфронтации, определяемой не столько стратегической неопределенностью, сколько необходимостью вновь утвердить свое влияние в регионе, переживающем быструю перестройку. Авторы утверждают, что эта трансформация может навсегда изменить архитектуру безопасности на Ближнем Востоке, что будет иметь серьезные последствия как для региональных игроков, так и для международного сообщества в целом.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Статья Рустама Махмудова, представленная на международной научно-практической конференции «Политика единства Центральной Азии: роль Узбекистана в обеспечении стабильности в регионе», предлагает комплексный анализ эволюции курса Ташкента в Центральной Азии. Автор выделяет три ключевых этапа: первый (2016–2020) – запуск масштабных реформ и активное сближение с соседними странами посредством роста товарооборота, туристических и культурных обменов, а также учреждение формата консультативных встреч глав государств региона; второй (2020–2023) – преодоление последствий пандемии COVID-19, когда Узбекистан оказывал гуманитарную помощь и восстанавливал экономические связи, сохраняя проактивный характер политики в ЦА; и третий этап, стартовавший в текущие годы, характеризуется углублением транспортного и экономического взаимодействия, открытием афганского рынка и интеграцией ресурсов в региональные цепочки поставок.   Во второй части статьи Махмудов анализирует «макро-факторы», определяющие вызовы и возможности для новой фазы региональной политики. Глобальная геополитическая трансформация приводит к переходу от биполярного к «бесполярному» миру, где крупные державы вынуждены строить ситуативные союзы, создавая задачи по обеспечению безопасности в Центральной Азии. Технологическое соперничество между США и Китаем в областях ИИ и квантовых технологий обостряет необходимость общей региональной стратегии по подготовке кадров и развитию инновационной экономики. Философия «ростизма» и потребительского общества вступает в противоречие с климатическими ограничениями региона, особенно в условиях дефицита воды, что требует переосмысления парадигмы «зелёного роста» для устойчивого развития. Наконец, укрепление общерегиональной идентичности предполагает переход от дискурса культурно-исторического единства к формированию «снизу-вверх» интеграционных идей, способных объединить молодёжь и экспертов всей Центральной Азии.   Автор подчёркивает, что адекватный и своевременный ответ на эти вызовы создаёт условия для перехода от многостороннего сотрудничества к полноценной региональной интеграции. Благодаря проактивной линии Ташкента и прагматическому подходу, основанному на максимизации дивидендов от совместных проектов, Узбекистан способен выступать локомотивом устойчивой кооперации, обеспечивая «тихую гавань» в «бушующем глобальном море». Такой стратегический вектор позволяет не только укрепить политическую и экономическую стабильность в Центральной Азии, но и задать новые ориентиры для интеграционных процессов, отвечающих реалиям XXI века.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.